На мой взгляд, приведённый ниже фрагмент крайне интересен в современном мире, поэтому я его скопирую сюда.

Филипп Тетлок, психолог Пенсильванского университета, в 2005 году опубликовал результаты своих двадцатилетних исследований в книге «Экспертные политические суждения – как знать, насколько они хороши?». В ней Тетлок объяснил происхождение «экспертных предсказаний» и создал терминологическую базу для будущих дискуссий на эту тему.

В ходе исследований он опросил 284 человек, зарабатывающих на жизнь предоставлением «комментариев или рекомендаций на политические и экономические темы». Тетлок попросил испытуемых оценить вероятность некоторых событий ближайшего будущего, как в сфере их специализации, так и в других сферах, о которых они имели общее представление. Удастся ли путчистам свергнуть Горбачева? Будут ли США воевать в Персидском заливе? Какая страна станет новым развивающимся рынком? Тетлок собрал более 80 тысяч подобных предсказаний. Вдобавок он спрашивал экспертов, на основании чего они пришли к своим выводам, какой была их реакция, когда предсказания не сбылись, каким образом они оценивали факты, не подтвердившие их мнение. Респондентов также просили оценить вероятности трех альтернативных исходов каждого события: сохранения статус-кво, некоторого роста (к примеру, политической свободы или экономики) или снижения.

Мы допускаем очень много ошибок, фатальных и несущественных. И делаем это по самым разным причинам: верим в свою мультизадачность, переоцениваем собственные способности, считая, что мы находимся выше среднего уровня, мыслим шаблонами и паттернами, упуская из виду мелочи.

Лауреат Пулитцеровской премии Джозеф Халлинан рассказывает об этих и других ментальных ловушках, показывает, как их избежать, и приводит много интересных примеров в своей книге «Почему мы ошибаемся» . Публикуем несколько любопытных фактов из нее.

Почему мы забываем пароли и тайники?

Мы часто пытаемся перехитрить самих себя, скажем, когда прячем ценные вещи в укромном месте или выбираем замысловатые пароли, которые никому не подобрать. Но если тайник или пароль не имеют смысла, мы очень скоро забываем их, как бы ни старались запомнить.

За примерами далеко ходить не надо. По данным New York Times, каждую неделю тысяча ее онлайн-читателей забывает свои пароли. И эту ситуацию не назовешь уникальной. По результатам одного исследования в этой области, 80 процентов всех обращений в корпоративную службу технической поддержки составляют запросы на восстановление забытых паролей.

А как часто вы забываете свои пароли?

Впрочем, этим дело не ограничивается. Наша жизнь словно состоит из важных вещей, которые мы умудряемся забывать с поистине пугающим постоянством: дни рождения и юбилеи друзей и родственников, кошельки и мобильные телефоны, места парковки автомобилей и многое другое.

Помимо того что мы перегружены информацией, которую необходимо постоянно держать в памяти, зачастую мы еще и прячем ценные вещи в тайниках, о которых потом забываем. А потом находим потерянные предметы в местах, где искать их было бы абсолютно нелогично

Почему так происходит? Исследователи пришли к выводу, что люди ошибочно полагают, что чем необычнее тайник, тем лучше он запомнится. Но, оказывается, все как раз наоборот: необычное место для тайника забывается гораздо скорее.

Чтобы выбрать хороший тайник, нужно соблюсти одно условие: это место должно четко ассоциироваться со спрятанной вещью.

Недавно ученый Алан Браун проводил опрос среди группы людей в возрасте от восемнадцати до восьмидесяти пяти лет, задавая им вопросы о том, где они устраивают тайники и что, собственно, прячут. Их ответы выявили ряд любопытных различий. Оказалось, что пожилые люди, как правило, прячут украшения от воров, а молодежь делает денежные заначки от друзей и родственников. И хотя эти группы обычно выбирают для своих целей разные места, используемые ими стратегии в равной степени неудачны.

«Я считаю, единственный правильный подход при выборе как тайников, так и паролей, - делать это максимально быстро, - говорит Браун. - Чтобы подойти к делу научно, не стоит раздумывать минут десять или двадцать. Нужно остановиться на том, что первым пришло в голову».

Как формулировка вопроса влияет на наши решения?

Профессор Принстонского университета, лауреат Нобелевской премии Дэниел Канеман и член Национальной академии наук Амос Тверски изучали процесс принятия людьми решений. В результате ряда экспериментов они наглядно продемонстрировали, что от того, как мы формулируем тот или иной вопрос, зачастую очень сильно зависит ответ на него.

Так, в ходе одного из экспериментов Канеман и Тверски поделили испытуемых на две группы. Обеим предложили одинаковое начало гипотетической задачи: США готовятся к эпидемии неизвестной азиатской болезни, которая, как ожидается, унесет жизни шестисот человек. Затем обеим группам раздали по два варианта дальнейших условий и спросили, какой из них они предпочли бы.

Первой группе дали следующие варианты: если будет принята программа А, удастся спасти жизнь двухсот человек. Если принять программу Б, то на одну треть вероятно спасение всех шестисот заболевших и на две трети - что все они умрут. В вариантах второй группы значилось: если будет принята программа В, умрут четыреста больных. Если примут программу Г, на треть вероятно, что не умрет никто, и на две трети, что умрут все заболевшие.

Теперь сделайте небольшую паузу и перечитайте оба сценария. (Кстати, участникам эксперимента такого шанса не дали.)

Программы А и В описывают одинаковый результат: двести человек будут спасены, четыреста умрут. То же самое относится к программам Б и Г: на треть вероятно, что спасутся все, на две трети - что никто не выживет.

По идее, если человек предпочитает вариант А, он должен выбрать и вариант В, так как последствия в обоих случаях совершенно одинаковы. Однако вышло совсем не так. В вариантах, предложенных первой группе, решение было сформулировано с точки зрения числа спасенных жизней, поэтому 72 процента респондентов предпочли вариант А. Но в задаче второй группы ответ сформулировали с точки зрения числа умерших, и 78 процентов выбрали вариант Г.

Полученные Канеманом и Тверски результаты позволяют сделать интересный вывод: в ситуациях, когда предполагаются потери, люди склонны больше идти на риск. Скажем, если, как в приведенном выше примере, акцент делается на смертности, предпочтительнее более рискованная альтернатива, предполагающая хоть какие-то перспективы спасения всех заболевших. А вот при оценке выгод человек действует гораздо консервативнее, поэтому выбирает только то, в чем уверен.

Какая часть того, что мы говорим, правдива?

Пару лет назад профессор Барбара Тверски вместе с коллегой Элизабет Марш из Университета Дьюка попросила студентов в течение нескольких недель ежедневно вести записи того, что они рассказывают окружающим. Испытуемых также попросили отмечать, искажали ли они тем или иным образом свои истории, скажем, чтобы приукрасить или сгладить некоторые детали.

Степень искажения оказалась неожиданной. Студенты и сами признавались, что несколько приукрашивали истину, но на деле практиковали это гораздо чаще и масштабнее, чем думали. Тверски и Марш установили, что молодые люди добавляли, опускали, преувеличивали или преуменьшали разные факты в 61 проценте рассказанных историй. А между тем, когда их прямо спросили, как часто они это делали, участники эксперимента признавались в этом «грехе» только в 42 процентах случаев.

Эта весьма существенная разница четко демонстрирует, что некоторые искажения настолько привычны для нас, что мы даже не задумываемся над тем, что, по сути, лжем. Студенты адаптировали рассказы, подгоняя их под свои цели, но часто делали это неосознанно.

Барон Мюнхгаузен живет в каждом из нас.

Рассказывая истории, люди имеют обыкновение вводить в заблуждение не только других, но и самих себя. Ученые выявили, что коррективы, которые рассказчик вносит в повествование, внедряются в его память, причем настолько крепко, что нередко он сам «запоминает» то, чего не было в помине.

Мы с вами действительно часто верим собственной лжи, но делаем это невольно.

Так, в рамках одного эксперимента студентам раздали вымышленные истории о двух новых соседях по комнате в общежитии, которых мы для простоты обсуждения назовем Майклом и Дэвидом. Оба были замечательными малыми, но при этом оба совершали весьма неблаговидные и раздражающие поступки, например проливали красное вино на ковер или надевали одежду соседа без спроса.

Позже студентам предложили написать письмо о своих соседях по комнате. Одни письма должны были быть благожелательными - участникам эксперимента предстояло убедительно рекомендовать соседа на членство в университетском братстве. Другие следовало составить в негативном ключе - авторам требовалось внушить коменданту студенческого общежития мысль, что соседа необходимо выгнать.

Пытаясь убедить адресата, участники эксперимента сами поверили в свои слова.

После того как все письма были написаны, студентов просили вспомнить как можно больше из того, что им рассказывали об их новых соседях в самом начале. Их воспоминания часто совершенно не соответствовали истинному положению дел.

Почему мы платим за то, чтобы не ходить в спортзал?

Не так давно исследователи из Принстонского университета попросили группу людей определить, насколько они сами и среднестатистический человек вообще склонны искажать оценку тех или иных вещей и событий; для этого им предложили прочитать длинный список самых разных предубеждений. И большинство респондентов ответили, что считают себя более непредвзятыми и объективными людьми, чем львиная доля других жителей планеты.

Конечно, это совсем неудивительно, ведь многие из нас абсолютно не готовы думать о себе как о среднестатистическом человеке. Так мы и живем, пребывая в абсолютной уверенности, что относимся к категории выше среднего, и это самомнение приводит к огромному количеству ошибок.

«На наш взгляд, самонадеянность - чрезвычайно распространенное человеческое качество, - говорит Стефано Деллавинья, профессор экономики Калифорнийского университета в Беркли. - Почти все люди излишне самоуверенны - за исключением страдающих депрессией; только их, как правило, можно считать реалистами».

Почти все люди себя переоценивают.

И вот очень яркий пример. По подсчетам, в США почти 33 миллиона человек платят за занятия в тренажерных залах около 12 миллиардов долларов в год. Как правило, большинство из них записываются в члены клуба, подписывая договор. Но оправданны ли эти траты?

Чтобы ответить на этот вопрос, Стефано Деллавинья и его коллега из Беркли Ульрике Молмендье проанализировали документацию трех американских центров здоровья, в которой зарегистрирована ежедневная посещаемость почти восьми тысяч членов за три года. Как обычно, постоянным клиентам предлагалось на выбор три варианта членства:

1. Годовой абонемент.
2. Месячный абонемент.
3. Оплата за отдельное посещение, часто в виде абонемента на десять посещений.

Какой их них выбрали бы вы? Большинство людей предпочитают годовой или месячный абонемент и при этом сильно переплачивают. А все потому, что клиенты тренажерных залов, как и люди, желающие сбросить лишний вес, в основной массе излишне самоуверенны. Они убеждены, что будут ходить в спортзал гораздо чаще, чем делают это на самом деле.

Как выяснили Деллавинья и Молмендье, люди посещают оздоровительный клуб в два раза реже, чем собирались.

В результате клиенты тренажерных залов, приобретающие абонементы, сильно переплачивают за эти услуги - по подсчетам Деллавиньи и Молмендье, в среднем по 700 долларов на человека. Разумеется, не все, но очень многие. Около 80 процентов членов клубов, купивших месячный абонемент, поступили бы намного правильнее, если бы просто платили за каждое посещение. Почему же они выбрасывают деньги на ветер?

«Большинство людей склонны переоценивать свой самоконтроль, - говорит Деллавинья. - Они путают то, что должны делать, с тем, что будут делать на самом деле».

Больше о ловушках мышления и о том, как их обойти, читайте в книге «Почему мы ошибаемся» .

Люди глупы.
За это открытие израильский ученый, Даниэль Канеман (Daniel Kahaneman), работающий, как вы уже догадались, в США, получил Нобелевскую премию по экономике за 2002 г.

(Впрочем, к вам, уважаемый читатель, это не относится. Это про других. :)
В ходе ряда точных научных экспериментов Канеману удалось доказать, что в своей повседневной жизни большинство людей не руководствуются здравым смыслом. Даже профессора математики в обычной жизни редко прибегают к элементарным арифметическим операциям.

Канеману впервые удалось ввести в экономику понятие человеческого фактора, объединить в единую науку психологию и экономику. До него экономисты диву давались — почему рассчитанные ими модели дают внезапные сбои, почему люди ведут себя не так, как им положено по теории? Почему вдруг падает биржа или почему вдруг люди бросаются в банк изымать вклады, менять одну валюту на другую?

Самое интересное, что лауреат Нобелевской премии по экономике никогда экономике не учился, а всю жизнь занимался психологией. В данном случае — психологией выбора повседневных экономических решений.

Все экономисты до Канемана, начиная с Адама Смита, делали одну и ту же ошибку — они предполагали, что человек руководствуется элементарной логикой и собственной выгодой — покупает там, где дешевле, работает там, где больше платят, из двух товаров одинакового качества выберет тот, который дешевле.

Исследования Канемана показали, что все не так просто. Люди, оказывается, не хотят думать. Они руководствуются не логикой, а эмоциями, случайными импульсами; тем, что вчера слышали по телевизору, или от соседа, устоявшимися предрассудками, рекламой и т. д.

Вот пример. Оказывается, если снизить цену, то товар вовсе не обязательно начнут быстрей раскупать. Некоторые подумают, что это просто уценка товара из-за плохого качества. То же самое — если цену повысить, люди подумают, что им предлагают товар лучший, чем раньше.

Экономисты до Канемана наивно полагали, что если человеку, работающему сдельно, повысить расценки, он станет лучше работать. Оказывается, далеко не всегда. Одни — да, действительно лучше. Другие — так же: зачем выкладываться, если при прежней производительности они все равно получат больше, чем раньше? Третьи — станут работать медленней, чтобы получать столько же, сколько раньше, при меньших затратах труда.

Рассуждения экономистов до Канемана напоминали рассуждения ученых до Галилея. Ведь в течение тысячелетий все великие умы предполагали, что тяжелый предмет, сброшенный с высоты, быстрее долетит до земли, чем легкий. Дети сегодня тоже так считают. Тысячи лет это принимали на веру, и никому до Галилея не пришло в голову проверить это. Каково же было удивление Галилея, когда он установил, что деревянный и железный шар, сброшенные с Пизанской башни, долетают до земли за одно и то же время.

Итак, по Канеману, в своей повседневной жизни люди не руководствуются элементарной логикой и элементарной арифметикой.

Я решил это проверить. Пойти, так сказать, по пути Галилея.

Иерусалимская улица Агрипас. По одну сторону — базар Махане Иегуда. По другую — ряд магазинов.

В магазине продают яйца. Упаковка из 10 яиц стоит 12 шекелей.

Напротив, на базаре, тоже продают яйца. Упаковка из 30 яиц стоит 18 шекелей.

Задача для школьника первого класса — в магазине яйцо обходится в 1,20, на базаре — 0,60. Ровно в два раза дешевле. Покупая один лоток яиц в магазине, человек проигрывает 6 шекелей. Покупая два лотка — 12.

Я встал у магазина и задавал покупавшим яйца один и тот же вопрос — зачем вы это сделали? Разве вы не видите, что через дорогу — вдвое дешевле?

Ответы распределились следующим образом:

1.Пошел ты... — 75%

2.А какое твое дело? Где хочу, там и покупаю — 75%

3.В магазине яйца лучше. (Яйца одинаковые, я проверял) — 8%

4.Да какая разница? Буду я мелочиться? — 6%

5.Я всегда все покупаю в этой лавке. Мне так удобнее — 9%

То, что ответы в сумме составляют больше 100%, означает, что один человек мог дать несколько ответов.

Лицам, ответившим по п. 4, я предлагал:

— Купив два лотка яиц в магазине, вы проиграли 12 шекелей. Если для вас эта сумма не имеет значения, дайте мне еще такую же сумму. Ответ на это предложение — см. п. 1

Вот еще примеры, подтверждающие, с моей точки зрения, теорию Канемана.

Человек идет в ресторан и платит за стейк 100 шекелей. Тогда как кило точно таких же стейков в магазине — 25 шекелей. Пять штук. Разница — в 20 раз! Купленый стейк нужно лишь сунуть в духовку. Для многих, видимо, это слишком большой труд. Люди стоят в очереди в ресторан. А из этого ресторана выносят еду в лотках в бесплатную столовую через дорогу. Где все то же самое дают бесплатно...

Канеман прав.

Оказывается, что анекдот: «Ты купил этот галстук за 100 долларов? Идиот, за углом такие же по 200!» — имеет совершенно точное экономическое обоснование. Люди полагают, что если товар дороже, значит, он лучше.

Человек норовит избавиться от денег. И идет в ресторан, где незнакомый человек принесет ему еду, приготовленную из неизвестных продуктов неизвестным способом другим неизвестным человеком, не знающим вкусов и запросов клиента. За это он заплатит в 10 раз больше, чем стоят продукты, и его еще обхамят.

Ресторан — это место экономического и кулинарного хулиганства. Задача ресторана — «раскрутить» клиента. Поэтому в ресторанной кухне используются самые неэкономичные и вредные способы приготовления пищи. Главное, чтобы блюдо при подаче красиво выглядело. Хотя через секунду вся эта красота исчезнет.

На выходе из супермаркета продают горячие сосиски по 5 шекелей штука, которые внутри этого же маркета стоят 10 шекелей за 20 штук. Разница в 10 раз!

Разве Канеман не прав?

Лучшие психологи мира ломают головы над тем, как всучить человеку то, что ему не нужно. 98% оборота фирмы «Пепси-кола» уходит на рекламу. Человек покупает не сладкий сироп, а образ жизни, который ему вбили в голову.

Часы за 50 шекелей показывают время точно так же, как за 10 тысяч. Человек не покупает часы, костюм, мебель — он покупает самоуважение.

Канеман прав. Люди почему-то не хотят признавать простых и очевидных вещей:

Всевозможные партии, «Форумы» и «Объединения помощи» помогают лишь тем, кто их создает и в них работает. Для этого они и создаются.

Вот простые правила для тех, кто не хочет быть обманутыми (я понимаю, что на меня могут обидеться тысячи агентов различных фирм, зарабатывающих на жизнь нелегким трудом)...

Тот, кто звонит вам или останавливает вас на улице в надежде что-то вам продать, — мошенник.
Тот, кто пытается войти к вам в дом в надежде что-то вам продать, — мошенник.

Тот, кто сообщает вам, что вы выиграли в лотерее, в которую не играли, — мошенник.

Тот, кто предлагает товары и услуги «бесплатно», — мошенник.

Тот, кто взымает с клиента деньги за трудоустройство, — мошенник.

Тот кто обещает 100%-е выздоровление от всех болезней, — мошенник.

Тот, кто рассылает по электронной почте письма с рецептами быстрого и легкого обогащения, — мошенник.

А теперь — о главном.

Если вы действительно хотите выучить за день английский и иврит, излечиться от всех болезней, устроиться безо всякой специальности на высокооплачиваемую работу, узнать свое будущее, похудеть за месяц на 40 кг без диет и таблеток — обращайтесь только к автору этой статьи. Оплата наперед.

Психолог Даниэль Канеман – один из основоположников психологической экономической теории и, пожалуй, самый известный исследователь того, как человек принимает решения и какие ошибки, основанные на когнитивных искажениях, допускает при этом. За изучение поведения человека в условиях неопределенности Даниэль Канеман получил в 2002 году Нобелевскую премию по экономике (это единственный случай, когда Нобелевскую премию по экономике получил психолог). Что такого удалось открыть психологу? За много лет исследований, которые Канеман проводил с коллегой Амосом Тверски, учёные выяснили и экспериментально доказали, что человеческими поступками руководит не только и не столько разум людей, сколько их глупость и иррациональность.

И с этим, согласитесь, сложно поспорить. Сегодня мы предлагаем вашему вниманию 3 лекции Даниэль Канемана, в которых он ещё раз пройдётся по нерациональной человеческой природе, расскажет о когнитивных искажениях, мешающих нам адекватно принимать решения, и объяснит, почему не всегда стоит доверять экспертным оценкам.

Даниэль Канеман: «Загадка дихотомии «опыт-память»

Используя различные примеры, от нашего отношения к отпускам до впечатлений от колоноскопии, нобелевский лауреат и основоположник бихевиористской экономики Даниэль Канеман демонстрирует, насколько по-разному наше «испытывающее я» и наше «помнящее я» воспринимают счастье. Но почему так происходит и к каким последствия ведёт подобное расщепление нашего «Я»? Ответы ищите в этой лекции.

Сейчас все говорят о счастье. Однажды я попросил одного человека посчитать все книги со словом «счастье» в названии, опубликованные за последние 5 лет, и он сдался после 40-й, но их, конечно, было еще больше. Подъем интереса к счастью огромный среди исследователей. Существует множество тренингов на эту тему. Каждый хочет сделать людей счастливее. Но несмотря на такое обилие литературы, существуют некие когнитивные искажения, которые практически не позволяют правильно думать о счастье. И мое выступление сегодня в основном будет посвящено этим когнитивным ловушкам. Это касается и обычных людей, думающих о своем счастье, и в той же мере ученых, размышляющих о счастье, так как оказывается, что мы все запутались в равной степени. Первая из этих ловушек — это нежелание признать, насколько сложно это понятие. Оказывается, что слово «счастье» больше не является таким уж полезным словом, потому что мы применяем его по отношению к слишком разным вещам. Думаю, что есть одно конкретное значение, которым мы должны ограничиться, но, в общем и целом, это то, о чем нам придется забыть и выработать более комплексный взгляд на то, что такое благополучие. Вторая ловушка — это смешение опыта и памяти: то есть между состоянием счастья в жизни и ощущением счастья относительно своей жизни или ощущением, что жизнь тебя устраивает. Это две абсолютно разные концепции, но обе они обычно объединяются в одно понятие счастья. И третья — это иллюзия фокуса, и это печальный факт, что мы не можем думать о каком-либо обстоятельстве, которое влияет на наше благополучие, не искажая его значимости. Это самая настоящая когнитивная ловушка. И просто не существует способа понять все это верно.

© TED conferences
Перевод: компания «Аудиорешения»

Читайте материал по теме:

Даниэль Канеман: «Исследование интуиции» (Explorations of the Mind Intuition )

Почему интуиция иногда работает, а иногда нет? По какой причине большинство прогнозов экспертов не сбываются и можно ли вообще доверять интуиции экспертов? Какие когнитивные иллюзии мешают делать адекватную экспертную оценку? Как это связано со спецификой нашего мышления? Чем отличаются «интуитивный» и «думающий» типы мышления? Почему интуиция может работать не во всех областях человеческой деятельности? Об этом и многом другом Даниэль Канеман рассказал в своей видеолекции Explorations of the Mind Intuition.

*Перевод начинается с 4:25 минуты.

© Berkeley Graduate Lectures
Перевод: p2ib.ru

Даниэль Канеман: «Размышление о науке благополучия»

Развёрнутый вариант TED-выступления Даниэля Канемана. Публичная лекция, прочтённая психологом на Третьей международной конференции по когнитивной науке, также посвящена проблеме двух «Я» — «помнящего» и «настоящего». Но здесь психолог рассматривает эту проблему в контексте психологии well-being. Даниэль Канеман рассказывает о современных исследованиях благополучия и тех результатах, которые ему и его коллегам удалось получить за последнее время. В частности, он объясняет, от каких факторов зависит субъективное благополучие, как на нас воздействует наше «настоящее Я», что представляет из себя концепция полезности, от которой зависит принятие решений, насколько оценка жизни влияет на переживаемое счастье, как взаимосвязаны внимание и удовольствие, которое мы испытываем от чего-либо, и насколько мы преувеличиваем значение того, о чём мы думаем? И, конечно же, не остаётся без внимания вопрос, какое значение исследования переживаемого счастья имеют для общества.

Введение

В 2002 году Нобелевская премия в области экономики была присуждена двум американским ученым: психологу Даниэлю Канеману и экономисту Вернону Смиту. Объединило работы этих двух очень разных исследователей то, что они показали, что люди в экономической сфере действуют менее разумно и менее эгоистично, чем это предполагается в классических экономических теориях. Нобелевский комитет присудил Канеману премию «за обогащение экономической науки результатами психологических исследований, особенно в отношении оценки человеком ситуации и принятия им решений в условиях неопределенности». Если перевести эту формулировку на обыденный язык, она будет звучать следующим образом: «Канеман получил Нобелевскую премию за то, что он показал, как психологические ошибки, которые свойственно совершать людям, влияют на действия человека в сфере экономики и бизнеса». Вернон Смит удостоился Нобелевской премии за разработку нового инструмента экономического анализа -- лабораторных экспериментов. Именно при проведении таких экспериментов, приведших к выводам, блестяще подтвержденным на практике, приверженец классической экономической теории Вернон Смит пришел к заключению об иррациональности поведения человека. Тот факт, что при принятии решений человек склонен действовать не рационально (разумно), а иррационально, совершая ошибки, причем ошибки не случайные, а вполне определенные, систематические, психологами был установлен уже много лет назад. Изучение характера этих ошибок привело к созданию нового междисциплинарного направления -- экономической психологии, или поведенческой экономики.

Психологические эксперименты Д. Канемана в экономике

9 октября 2002 г. Нобелевский комитет объявил о присуждении своей мемориальной премии в области экономики двум выдающимся ученым: Дэниелу Канеману из Принстонского (США) и Иерусалимского (Израиль) университетов "за интеграцию результатов психологических исследований в экономическую науку, прежде всего в области суждений и принятия решений в условиях неопределенности" и Вернону Смиту из университета Джорджа Мэйсона (США) - "за утверждение лабораторных экспериментов в качестве инструмента эмпирического анализа в экономике, в особенности при исследовании альтернативных рыночных механизмов".

Номинация Канемана и Смита, хоть и ожидавшаяся уже несколько лет назад, послужила формальным признанием того факта, что в рамках экономической дисциплины сложились и оформились такие самостоятельные области, как экспериментальная экономика, экономическая психология, поведенческая экономика. Однако номинация 2002 г. означает нечто большее. Во-первых, Нобелевская премия по экономике, врученная представителю психологической науки, очевидно, подтверждает принципиальный курс мирового научного сообщества на интеграцию исследовательских программ различных наук о человеке. Во-вторых - и это, пожалуй, еще более важно - само признание значимости психологических характеристик индивидуального поведения профессиональными экономистами ознаменовало и зафиксировало существенный сдвиг в подходах и проблематике всей экономической науки. По сути, данный факт означает признание не только целесообразности, но и необходимости выхода за рамки формально-аксиоматических моделей, слабо связанных с реальным поведением, которое эти модели призваны описывать. Экономические науки вступают в эпоху постепенного пересмотра сложившихся методов и доктрин, начиная с основы основ - модели Ното оесопотicus, рационального экономического человека. Фундаментальный эмпирический материал для такого пересмотра был получен в результате психологических исследований, в которых Дэниелу Канеману принадлежит одна из главных ролей; а основным инструментом накопления подобного материала стал эксперимент как особый метод приращения научного знания, вошедший в арсенал экономических наук благодаря пионерным работам Вернона Смита.

В традиции неоклассической экономической науки было как-то подсознательно принято полагать, что эмпирические исследования (и тем более эксперименты с реальными людьми) - занятие менее "серьезное", чем "высокая" теория. Экономисты-неоклассики предпочитали заниматься вещами более "серьезными", все чаще понимая под прогрессом науки все более изощренные формальные построения в рамках своей научной традиции, основанные на модели Ното оесопотicus точки зрения стандартной теории этот рациональный экономический агент должен был подчинять все чувства и эмоции точному расчету, обладать абсолютной памятью и вычислительными способностями, всегда хорошо осознавать свой интерес (предпочтения) и действовать в соответствии с ним. Формальному описанию рационального поведения в теории предшествовал ряд допущений (таких, как выпуклость, непрерывность, монотонность и транзитивность индивидуальных предпочтений), позволявших представлять предпочтения индивидов действительно-значной функцией полезности и использовать мощный аналитический инструмент математического и функционального анализа. Более того, в полном согласии с позитивистской методологией теория утверждала, что даже если агент и не решает сознательно максимизационную задачу, он все равно действует так, как если бы он ее решал. Это происходит уже хотя бы потому, что систематические отклонения от такого поведения неизбежно привели бы к потерям, выраженным в деньгах, а в случае их систематического повторения - и к банкротству "нерационального" агента.

Реальность, однако, упорно не хотела помещаться в "прокрустово ложе" канонических схем, сколь бы удобными они ни были аналитически. Еще в 1950-е годы американский экономист и психолог Герберт Саймон убедительно показал, что реальные люди, принимающие решения, ведут себя совершенно иначе, чем описано в учебниках по экономике. Ограниченность когнитивных способностей не позволяет реальным людям на практике находить решения, оптимальные с теоретической точки зрения. Раз так, то концепция субстантивной рациональности, принятая в стандартных моделях, должна уступить место концепции ограниченной рациональности как более корректной с дескриптивной точки зрения.

Работы Саймона, отмеченные в 1978 г. Нобелевской премией "за пионерные исследования процессов принятия решений в экономических организациях", тогда еще не могли войти в научный арсенал, и вероятно, воспринимались большинством экономистов как побочная и малозначимая ветвь науки. Однако за последние двадцать лет предмет и метод экономики изменились если не радикально, то весьма существенно. В университетские программы прочно вошли такие основополагающие эмпирические феномены, как парадоксы Алле или "эффект оформления" (framing effect) в теории индивидуального поведения в условиях риска.

За те же годы экспериментальная экономика окончательно оформилась как самостоятельная область экономических исследований, со своими методами, принципами и традициями. Будучи плоть от плоти экономической теории, экономический эксперимент служит прежде всего для тестирования конкретных моделей в теоретически недвусмысленных обстоятельствах, а также для накопления новой информации о свойствах известных экономических институтов. Оказалось, что многие предпосылки экономических моделей - такие, как совершенная или несовершенная конкуренция, неполная информация или предварительная коммуникация (cheap talk) - можно воспроизвести в аудитории или компьютерной локальной сети. Достаточно аккуратно можно формировать и предпочтения, выплачивая участникам экспериментов определенное вознаграждение в зависимости от их результатов. Разработаны также принципы отбора участников (чаще всего это студенты университетов), составления инструкции, ведения эксперимента. Наконец, немаловажно и то, что экономические эксперименты обычно проводятся на реальные деньги. Хотя этот факт далеко не всегда сказывается на результатах, он повышает их убедительность для экономистов, привыкших встречать экспериментальные опровержения своих теоретических достижений с известной долей скептицизма.

В итоге экономический эксперимент стал общепризнанным, если не единственным способом проверки самого широкого класса поведенческих экономических теорий: от индивидуального поведения до теории общественного выбора, от теории игр до теории финансовых рынков. Научное сообщество в конце концов вспомнило, что экономика призвана быть не чем иным, как наукой о человеческом поведении в реальной жизни и о человеке во взаимодействии с себе подобными. Но если это так, то само эмпирическое изучение такого поведения должно считаться не чудачеством маргинальной группы ученых и даже не только одним из способов тестирования существующих теорий, но и важнейшим методом сбора конкретного материала о поведении людей, которое она призвана описывать и объяснять. В наши дни лучшие экономисты-теоретики все чаще предлагают новые концепции и расширения классических моделей исходя не из удобства математических конструкций, а из эмпирических свидетельств о человеческом поведении, выявленных экспериментальным путем.

Как следствие всех этих сдвигов количество публикаций по экспериментальной и поведенческой экономике в последние годы росло по экспоненте - без них не обходится уже ни один том мировых экономических журналов, в том числе таких, как "Econometrica", "American Economic Review", "Journal of Economic Perspectives", "Journal of Political Economy", "Quarterly Journal of Economics", "Economic Journal". Появился целый ряд специализированных академических изданий - например, "Journal of Behavioral Decision Making", "Journal of Economic Behavior and Organization", "Journal of Risk and Uncertainty", "Journal of Economic Psychology", "Experimental Economics", "Journal of Psychology and Markets", а лучшие университеты мира почитают хорошим тоном иметь в числе своих сотрудников одного-двух экономистов-экспериментаторов (1).

Промежуточные итоги развития экспериментальной экономики были подведены в фундаментальном справочном издании - "Handbook of Experimental Economics", вышедшем в 1995 г. под редакцией Джона Кейгела и Элвина Рота. Эта книга, мгновенно ставшая библией экспериментальной экономики, придала новый импульс исследованиям в данной области во всем мире.

В свете этих изменений присуждение Нобелевской премии двум выдающимся представителям психологической и поведенческой экономической науки стало лишь формальным признанием той фундаментальной и все возрастающей роли, которую эмпирические работы играют в деле приращения знания человека о своей собственной природе и когнитивных способностях в связи с экономическим (да и не только) поведением. Своим решением Нобелевский комитет по экономике еще раз подтвердил не только принципиальную линию на вручение премии действительным первопроходцам, но и способность адекватно учитывать накопление научных знаний и даже пересматривает устоявшиеся представления, некогда считавшиеся непреложными постулатами экономических наук.

Биографическая справка. Дэниел Канеман родился в Тель-Авиве в1934 году. Израильско-американский психолог, один из основоположников психологической (поведенческой) экономической теории. Жизнь Д. Канемана ярко демонстрирует космополитизм современных ученых. Начав учебу в Еврейском университете Иерусалима (1954 - степень бакалавра по специальности «психология и математика»), Канеман закончил ее уже в калифорнийском университете Беркли (1961 - докторская степень по специальности «психология»). На протяжении последующих 17 лет он преподавал в Еврейском университете Иерусалима, совмещая это с работой в ряде университетов США и Европы (Кембридж, Гарвард, Беркли). С конца 1970-х Канеман на время отошел от работы в Израиле, занимаясь совместными научными проектами с американскими и канадскими учеными в научно-исследовательских центрах этих стран. С 1993 он работает профессором в Принстонском университете США, с 2000 параллельно вновь ведет обучение в Еврейском университете Иерусалима (13).

Первым экономистом, действительно обнаружившим и продемонстрировавшим колоссальный потенциал экспериментальных методов проверки общественно-научных гипотез, был известный французский ученый Морис Алле - нобелевский лауреат 1988 г. за "пионерный вклад в теорию рынков и эффективного использования ресурсов". Однако еще в начале 1950-х годов он впервые предложил своим коллегам ряд простых примеров, опровергавших новую по тем временам теорию выбора в условиях риска, сформулированную Джоном фон Нейманом и Оскаром Моргенштерном. Эта теория ожидаемой полезности гласит, что рациональный индивид, выбирая наиболее желательную из рисковых альтернатив (лотерей, то есть распределений вероятностей на множестве денежных выигрышей), стремится максимизировать ожидаемое значение своей функции полезности.

Для случая конечного набора исходов максимизируемый функционал записывается как U(p) = Уи(х)р х, где х - выигрыши (денежные величины), а р х - вероятности их получения. Эта простая функциональная форма позволяет представлять полезности любых неопределенных перспектив в виде математических ожиданий некоторых хорошо определенных функций, то есть описывать поведение в условиях риска при помощи стандартных методов математического анализа и теории вероятностей. Кроме того, существование самой функции полезности и(х) выводится из ряда простых аксиом, которые фактически наделяются нормативным статусом и служат критерием "рационального" поведения. Фундаментальным требованием такого рода является аксиома независимости, которая записывается следующим образом:

Эта аксиома означает, что любая линейная комбинация лотереи р и некоторой лотереи r должна быть предпочтительнее той же комбинации лотереи q и лотереи r в том и только в том случае, когда сама р предпочтительнее q.

Пример, подобный сформулированным Алле, был экспериментально исследован Дэниелом Канеманом и Амосом Тверски. Респондентам было предложено выбрать наиболее предпочтительную в каждой из двух пар лотерей, описанных в таблице 1:

Таблица 1. Предложенные респондентам пары лотерей

Нетрудно заметить, что лотереи во второй паре (С и D) есть линейная комбинация лотерей из первой пары (А и В) с весом a = 0,25 и (вырожденной) лотереи [О, 1]. Значит, в соответствии с аксиомой независимости индивид, выбравший лотерею Л (соответственно В) из первой пары, должен выбрать лотерею С (соответственно D) из второй. Эксперимент Канемана и Тверски показал, что 88% респондентов выбирают А в первой паре и 83% - D во второй, нарушая тем самым аксиому независимости и делая невозможным универсальное представление полезности в форме фон Неймана-Моргенштерна.

Канеман и Тверски предложили и одно из первых объяснений парадокса Алле и других эмпирически документированных феноменов. В отличие от череды иных обобщений теории ожидаемой полезности (которых в наши дни уже существует не один десяток) они напрямую выводили свою теорию перспектив из эмпирически выявленных и документированных особенностей поведения реальных респондентов в условиях риска. Вместо линейного по вероятностям р функционала фон Неймана-Моргенштерна они предложили использовать нелинейную функцию вероятностных весов, представив полезности лотерей в виде и изменив вместе с тем интерпретацию полезности исходов, представленную функцией ценности v(x i). Последняя определялась не в терминах абсолютных денежных величин, а в терминах отклонений от точки начального богатства индивида. Кроме того, она полагалась вогнутой (выпуклой вверх) для выигрышей и выпуклой (выпуклой вниз) для потерь, что означает несклонность к риску при выигрышах и склонность к риску при проигрышах. Читатель может согласовать эти факты с собственной интуицией: если лотерея выглядит менее привлекательной, чем вырожденная лотерея , означающая достоверный выигрыш величины, равной ее математическому ожиданию, то индивид не склонен к риску при выигрыше. Однако, столкнувшись с зеркальным примером для проигрышей [-10, 0,5; 0, 0,5], индивиды, как правило, предпочитают сыграть в лотерею, чем наверняка расстаться с суммой, равной 5, то есть проявляют склонность к риску. Кроме того, из исследований Канемана и Тверски следует, что функция ценности имеет более крутой наклон при проигрышах, чем при выигрышах. Типичная функция ценности, удовлетворяющая этим условиям, приведена на рис. 1.

Истинно новаторская роль Канемана и Тверски состояла в ином, непривычном для экономистов способе конструирования теории: не от удобной формальной конструкции - к аксиомам рациональности, а от наблюдаемых особенностей поведения - к его формальному описанию и затем - к аксиомам. Видимо, по этой причине работа 1979 г. стала не только каноническим образцом экспериментальных исследований индивидуального поведения, но и, по признанию самих экономистов, самой цитируемой работой из всех когда-либо опубликованных в одном из самых престижных мировых экономических журналов - "Econometrica". Факт этот тем более поразителен, что оба автора статьи являются профессиональными психологами, а сама статья отличается необычайно низкой степенью формализации для этого журнала, в целом весьма "математического". Весь аналитический инструментарий "теории перспектив" не выходит за рамки четырех действий арифметики, а ее аксиоматика в статье 1979 г. лишь намечена (полностью она была сформулирована более чем десять лет спустя). Но именно статья 1979 г. была и остается, пожалуй, самой значительной работой Дэниела Канемана.

Говоря об этой, равно как и о множестве других работ Канемана, нельзя не упомянуть отдельно о той выдающейся роли, которую сыграл в развитии когнитивной и экспериментальной психологии и их экономических приложений его старший коллега и многолетний соавтор - профессор психологии Иерусалимского и Стэнфордского университетов Амос Тверски. Без преувеличения можно сказать, что по своему творческому потенциалу, разносторонности дарования и широте научных воззрений Тверски был одним из самых выдающихся психологов минувшего века наряду с такими гигантами, как Жан Пиаже, Лев Выготский или Курт Левин. Помимо множества оригинальных и пионерных экспериментальных работ, им одним был предложен целый ряд теоретических объяснений обнаруженных феноменов индивидуального поведения - включая такие, как нетранзитивность предпочтений, теория поаспектного исключения, психологическая теория сходств, теория выбора альтернатив, характеризуемых разной степенью значимости (prominence effect), и многие другие. Особняком стоит труд по основаниям теории измерения в естественных науках и пауках о человеке, написанный Амосом Тверски в соавторстве с Дэвидом Кранцем, Р. Дунканом Льюсом и Патриком Саппсом, - труд, которому, вероятно, на долгие годы суждено быть одним из краеугольных камней фундаментального научного знания (8).

И все же основным соавтором Тверски был Канеман. Вместе ими было опубликовано около 30 научных работ, сыгравших решающую роль в распространении результатов психологических исследований па смежные дисциплины, прежде всего экономику. После кончины Амоса Тверски в 1996 г. ряд академических изданий и журналов посвятил специальные разделы и выпуски его памяти. Амос Тверски, несомненно, имел все основания разделить Нобелевскую премию 2002 г. с Дэниелом Канеманом и Верноном Смитом, но, к сожалению, посмертно нобелевские премии не присуждаются.

Самой заметным вкладом Канемана и Тверски в экономическую теорию является, конечно, теория перспектив. Вместе с тем данная теория составляла лишь малую часть той впечатляющей исследовательской программы экспериментального исследования человеческого поведения, которую эти авторы реализовали за без малого тридцать лет совместного труда. Смысловым ядром их совместной исследовательской программы стал фундаментальный и многолетний проект по исследованию эвристик и отклонений (heuristics and biases) индивидуальных суждений и наблюдаемого поведения относительно нормативного стандарта, принятого в экономической теории. Homo oeconomicus из традиционных учебников экономики -существо не просто рациональное, но гиперрефлективное: мало того что оно наделено упорядоченными предпочтениями, феноменальной памятью и прочими достоинствами машины для потребления, - оно еще органически не способно действовать "по наитию", совершать ошибки при оценке наиболее желательного из доступных вариантов и выносить логически противоречивые суждения. Однако добродетели эти нетипичны для большинства живых людей, склонных систематически принимать решения, руководствуясь не рациональными, а интуитивными соображениями, которые Канеман и Тверски назвали поведенческими эвристиками.

В качестве простого примера рассмотрим следующую задачу, которую читатель может попробовать решить сам - только решать надо как можно быстрее: "Ручка и тетрадка стоят 1,10 долл., причем ручка стоит па 1 долл. дороже, чем тетрадка. Сколько стоит тетрадка?". Если респондент отвечает действительно, не задумываясь, то он, скорее всего, назовет интуитивно очевидный ответ 0,10 долл. Естественно, этот ответ неверен, однако та легкость, с которой 1 вычитается из 1,10, сама подталкивает респондента решить задачу, обратившись к интуитивно привлекательной эвристике, а не логически корректному расчету.

С начала 1970-х годов Канеман и Тверски обнаружили и описали обширный ряд феноменов такого рода. Приведем лишь один из них - известную "задачу о Линде", предложенную американским студентам: "Линде - 31 год, она незамужняя, общительная и очень яркая молодая женщина. Она закончила философский факультет, и всегда всерьез относилась к вопросам дискриминации и социальной справедливости. В студенческие годы принимала активное участие в антиядерных манифестациях".

Респондентам, получившим эту информацию, предлагалось ранжировать по степени вероятности следующие утверждения о Линде:

1. Она - работает воспитателем в детском саду.

2. Она - работает в книжном магазине и занимается йогой.

3. Она - активистка феминистского движения.

4. Она - социальный работник.

5. Она - член Лиги женщин-избирательниц.

6. Она - сотрудница банка.

7. Она - работник страховой компании.

8. Она - сотрудница банка и активистка феминистского движения.

Более чем 80% респондентов (в числе которых были и аспиранты Стэнфордского университета, специализирующиеся в области теории принятия решений) сочли вариант 8 более вероятным, чем варианты 3 и 6. Это соотношение противоречит принципам теории вероятностей: событие 8 есть пересечение событий 3 и 6, и, следовательно, вероятность события 8 не может превышать ни одну из вероятностей событий 3 и 6, взятых в отдельности.

Психологическое объяснение этому феномену, данное Канеманом л Тверски, носит название эвристики репрезентативности, описание Линды более типично (репрезентативно) для банковской служащей и феминистки, чем просто для банковской служащей (не феминистки) и просто для феминистки (не банковской служащей). Подобная типичность при ответе выступает на передний план, как бы убеждая респондента в ненужности логического рассуждения по этому поводу (1).

Еще один феномен, обнаруженный ими, носит название эвристики доступности, люди склонны считать более вероятным то явление, которое находится на виду или на слуху (независимо от его причин), нежели то, о котором они думают или знают сравнительно мало. Типичный пример - субъективная оценка сравнительной опасности, связанной с разного рода смертельными угрозами. Так, после чернобыльской катастрофы европейские респонденты больше всего боялись аварий на атомных станциях, хотя по статистике вероятность погибнуть от такой аварии была в сотни раз ниже, чем вероятность смерти в автокатастрофе.

Канеман и Тверски выявили множество других примеров заблуждений, связанных со смещенным восприятием вероятности тех или иных событий. Выяснилось, например, что с точки зрения нормальных (и даже образованных) людей, вероятность того, что средний рост п случайным образом отобранных мужчин превысит средний для данной страны, воспринимается как одинаковая для п = 10, 100 и 1000. Склонность людей переносить свойства популяции на свойства малых выборок Канеман и Тверски назвали законом малых чисел. Они также выяснили, что люди систематически недооценивают значение априорной информации при оценке условных вероятностей.

Так, любой разумный респондент с легкостью ответит на вопрос, какова вероятность того, что случайно выбранный респондент является инженером или юристом, если известно, что данная выборка людей на 30% состоит из инженеров и па 70% - из юристов. Однако результат изменится, если тому же разумному респонденту зачитать нейтральную (ничего не значащую) характеристику этого случайно выбранного человека, например: "Дику 30 лет, он женат, но детей у него нет. Он, несомненно, обладает хорошими способностями, высокой мотивацией и имеет блестящие карьерные перспективы в своей области. Его ценят и любят коллеги по работе". Услышав такое описание, типичный респондент заявляет, что Дик юрист с 50-процентной вероятностью - и это несмотря на то, что юристов в выборке 70%! Этот и другие подобные примеры показывают, что вполне разумные люди, принимая решения в таких случаях, обычно руководствуются доступными эвристиками, а не законами условной вероятности.

Канеман и Тверски заключают, что "фундаментальные понятия статистики, очевидно, не относятся к числу интуитивных инструментов человеческих суждений". Такой вывод, в частности, ставит под сомнение использование правила Байеса при динамическом моделировании индивидуального поведения, которое до самого недавнего времени воспринималось как нормативное, чуть ли не единственное условие рациональности экономического агента.

Последний пример показывает, что суждения, предпочтения, а значит, и решения реальных людей существенным образом зависят от контекста, то есть от конкретного способа формулирования задачи. Один из примеров такой зависимости - феномен обращения предпочтении (preference reversals) в задачах выбора в условиях риска. Этот феномен, до сих пор не получивший удовлетворительного объяснения в литературе, состоит в том, что выявленное отношение предпочтения между двумя рисковыми перспективами (лотереями), вообще говоря, зависит от способа выявления этого предпочтения. Например, если индивиду предложить выбрать одну из двух лотерей, то выбор будет в пользу одной из них; но если попросить его назвать их достоверный эквивалент (минимальную сумму денег, за которую тот же индивид согласится продать право сыграть эти лотереи), то оцененной выше окажется другая. Иной пример такой зависимости - широкоизвестный эффект оформления (framing effect) (9).

В одном из экспериментов респондентам (клиническим врачам) предлагалось выбрать одну из двух возможных стратегий лечения больных, страдающих раковыми заболеваниями:

"Формулировка выживания"

Хирургическое вмешательство: из каждых 100 прооперированных больных операцию переживут 90, из которых 68 будут живы через год после операции, и 34 -через пять лет после операции.

Радиационная терапия: из каждых 100 больных, прошедших курс облучения, все останутся живы в процессе лечения, 77 больных будут живы через год и 22 -через пять лет после лечения."

В этой формулировке за радиационную терапию высказались лишь 18% испытуемых. Параллельно тем же респондентам предложили такое описание альтернатив:

"Формулировка смертности"

Хирургическое вмешательство: из каждых 100 прооперированных больных во время операции и в послеоперационный период умрут 10, всего в течение года скончаются 32 больных, а в течение пяти лет - 66 больных.

Радиационная терапия: из каждых 100 больных, прошедших курс облучения, в ходе лечения не умрет никто, в течение года после лечения всего скончаются 23 больных, а в течение пяти лет - 78 больных."

При такой формулировке число сторонников радиационной терапии выросло более чем вдвое - до 44%. Вместе с тем, как нетрудно заметить, с формальной точки зрения обе формулировки абсолютно идентичны.

Значение обоих феноменов выходит за рамки когнитивной психологии, то есть исследования собственно процессов вынесения индивидуальных суждений и принятия решений. И обращение предпочтений, и эффект оформления ставят серьезные проблемы перед экономической теорией - гораздо большие, чем тот же парадокс Алле. Последний можно объяснить с помощью обобщенных теорий ожидаемой полезности, например, допустив нелинейные вероятностные веса. В то же время описанные явления означают, что один-единственный и хорошо упорядоченный индекс предпочтений (функцию полезности) на все случаи жизни построить нельзя в принципе - любой такой индекс будет зависеть от способа его получения. Отсюда вытекает, что и приложения теории полезности к конкретным экономическим задачам нельзя считать a priori безусловными.

Взять, к примеру, такую актуальную тему, как экологические общественные блага. Если среднего обывателя спросить, какой подарок он предпочел бы ко дню рождения - новый видеомагнитофон или закрытие завода, загрязняющего всю округу, - весьма вероятно, что выбор будет сделай в пользу первого блага. Однако если того же респондента спросить, сколько он готов заплатить за то и за другое - видеомагнитофон выиграет, что называется, за явным преимуществом. Российскому читателю, вероятно, приходилось сталкиваться и с другими проявлениями эффектов оформления, типа опроса общественного мнения или всенародного референдума, результаты которых можно не только предсказывать, но и планировать при помощи "правильно" поставленных вопросов. Еще до Нобелевского комитета практическую значимость трудов Канемана уже сумели по достоинству оценить отечественные политтехнологи.

Наконец, нельзя не упомянуть и о том, что работы Канемана и других экономических психологов позволяют рассмотреть в новом ракурсе целый ряд чисто экономических явлений. Один из самых ярких примеров такого исследования - экспериментальная проверка знаменитой теоремы Коуза об оптимальном распределении ресурсов. Для проверки этой теоремы Канеман с коллегами поставили следующий эксперимент. Группу испытуемых (студентов Корнельского университета) разделили на две подгруппы, одной из которых вручались кружки с символикой университета, продававшиеся в соседнем магазине за 6 долл. Обладатели кружек получали возможность продать свои кружки тем, кому они не достались. С этой целью владельцы кружек сообщали организаторам минимальную цену, за которую они готовы уступить их, а потенциальные покупатели - максимальную цену, по которой они готовы были их продать; рыночная цена формировалась как точка пересечения получившихся линий спроса и предложения. При том, что исходное распределение кружек было случайным, кривые спроса и предложения должны были бы быть симметричными, а значит, согласно теореме Коуза, примерно половина тех, кто получил кружки, должны были бы обменять их на более высокие денежные суммы. В контрольной группе, где вместо кружек вручались права на денежные выигрыши, именно так и получилось; однако в случае с кружками объемы реальных торгов оказались в три-пять раз ниже предсказанных экономической теорией, а средние цены спроса и предложения различались более чем в два раза. Это эмпирическое опровержение теоремы Коуза получило название эффекта наделенности: сам факт обладания вещью повышает ее ценность в глазах владельца, блокируя возможность обмена даже там, где нет проблем ни с правами собственности, ни с трансакционными издержками.

Было бы преувеличением утверждать, что эти и другие работы Канемана, Тверски и их коллег-психологов перевернули экономическую точку зрения на природу человеческого суждения и поведения. Однако именно они утвердили в среде экономистов понимание того, что хорошая теория должна не только не опровергаться фактами, как этого требует позитивистский подход, но и исходить из фундаментальных наблюдаемых свойств того объекта, который она призвана описывать. Сегодня уже ни один экономист, пишущий об индивидуальном поведении, не может обойтись без рассмотрения психологических характеристик процесса принятия решений. Сама же экономическая психология и ее приложения уже в наши дни сложились в особую отрасль экономического знания - так называемую поведенческую экономику (behavioral economics), которая уверенно осваивает самый широкий круг экономических проблем - от собственно теории индивидуального поведения до задач общественного выбора и финансовой экономики.

Сказанное выше, конечно, не означает, что все задачи этой молодой науки уже окончательно решены. Поведенческая экономика только вступает в пору своей зрелости, формулируя исследовательскую программу на стыке экономики, психологии, математики и даже философии. Нобелевский лауреат Дэниел Канеман продолжает вносить существенный вклад в развитие этой дисциплины: в последние годы в фокусе его внимания оказалась проблема полезности, восходящая к И. Бентаму и Д.С. Миллю. В их классическом понимании под данным термином понималось действительное удовольствие или страдание, испытываемое индивидом в процессе "потребления" какой-либо вещи. Обширные эмпирические свидетельства, собранные за последние годы, убедительно показывают, что эту испытываемую полезность (experienced utility) нельзя отождествлять с полезностью, которую индивид прогнозирует (predicted utility), имеет в виду в момент принятия решений (decision utility) или в пору воспоминаний о переживаниях, испытанных в момент потребления блага (remembered utility).

При всей естественности такого разграничения до недавних пор оно не проводилось в экономической литературе, а ведь оно ставит исследователей-экономистов перед непростым выбором. Какую из этих концепций полезности необходимо использовать, скажем, при оценке альтернативных социальных программ или мер по благоустройству города? Можно ли полагать, что предельная полезность общественных благ для богатых людей действительно заметно ниже, чем для бедных, или же это различие обусловлено лишь привыканием первых к более высокому уровню потребления, при том что базовые испытываемые полезности в действительности равны? Понятно, что эти и подобные им вопросы, вошедшие "с подачи" Канемана в исследовательскую программу психологической и поведенческой экономики, не только не оторваны от реальной жизни, но носят самый что ни на есть конкретный, даже прикладной характер.

С другой стороны, исследования испытываемой полезности показали, что она в отличие от других концепций поддается не только измерению, но и может быть описана математически 26 . Это наглядно доказывает, что психологическая экономика не ограничивается констатацией экспериментальных фактов, но стремится давать им строгие объяснения. Взяв на вооружение результаты исследований когнитивных психологов, экономическая наука не отказывается от принципиальной установки на описание закономерностей индивидуального поведения. Напротив, она наполняет современные теории новым содержанием, базирующимся непосредственно на эмпирических данных, и обогащает свой методологический арсенал более глубоким пониманием природы человеческой рациональности - вплоть до фактического отказа от модели homo oeconomicus в пользу более реалистичных и эмпирически корректных спецификаций. Нобелевский лауреат Дэниел Канеман и его многолетний соавтор Амос Тверски сыграли ключевую роль в этом процессе: они не только проложили мосты между психологическими экспериментами и экономической теорией, но и заложили фундамент будущей единой теории человеческого поведения, отвергающей любые претензии какой-либо одной общественно-научной доктрины на безусловную монополию на истину (8).

Основное содержание исследовательской программы экономической психологии (и поведенческой экономики в целом) удачно обобщено ими самими: "Идеализированная предпосылка рациональности, принятая в экономической теории, обычно обосновывается двояко. Во-первых, утверждается, что только рационально действующие индивиды могут выжить в конкурентной среде. Во-вторых, представляется вероятным, что поведение, не основанное на этой пред посылке, неизбежно окажется хаотическим и не поддающимся ни какому научному объяснению. Оба аргумента сомнительны. С одной стороны, многие эмпирические свидетельства наглядно подтверждают, что люди могут прожить всю жизнь в конкурентной среде, так и не научившись применять линейные веса или обходить эффекты оформления. Но еще более важным представляется тот факт, что человеческий выбор нередко оказывается упорядоченным, хотя и не обязательно рациональным в традиционном смысле слова". Уточнение понятия рациональности и его научное описание и должно, по всей вероятности, стать центральным компонентом исследовательской программы экономической психологии и поведенческой экономики в обозримом будущем.